1269-я чайная ложка

Сны, сны... Россия во все времена вела спящий образ жизни, пробуждаясь ненадолго по воле заговорщиков, бунтарей или революционеров. Войны тоже долго не мучили ее бессонницей. Почесавшись со сна в беспокойных местах своего тела, великанша заворачивалась в снега и засыпала снова. Храп ее сотрясал дальние губернии, и тамошние чиновники тоже тряслись, ожидая грозного столичного ревизора. Она любила и умела видеть цветные сны. А вот реальность ее была сероватой: хмурое небо, снега, дым отечества вперемешку с метелью, песня ямщика, везущего осетров или декабристов... Похоже, просыпалась Россия всегда в скверном настроении и с головной московской болью. Москва болела и требовала немецкого аспирина. И всё-таки в этом городе при всей его пафосно-государственной неказистости есть своя прелесть. Это прелесть сна давно умершего великого государства, который вдруг приснился тебе.

Владимир Сорокин «Теллурия»

1261-я чайная ложка

Пациент восседал на унитазе и чистил зубы.
— Good morning, Donald! — Гарин заглянул в ванную.
Своей четырехпалой рукой пациент вытащил зубную щетку из огромного рта, смачно сплюнул на пол и произнес глубоким, утробным фальцетом:
— Heavens to goddamn Betsy, it is a good morning! — Sleeping? Feeling? Appetite? — Гарин перешел на свой простейший английский.

Владимир Сорокин «Доктор Гарин»

1248-я чайная ложка

богатые дурачки, в одночасье ставшие гурманами, глотали сухой стейк из солнечника на «Старике и море», спаленную аррачеру на Дос-Пассосе и недожаренную свинину на «Швейке»...

Владимир Сорокин «Манарага»

1236-я чайная ложка

Скольжу. Проскальзываю в комнату гобеленов. Завернуться бы в один из них, подальше от этой фурии, лечь и заснуть глубоким сном. Хуй на рыло, кривобокий русский...

И, как и всех кривобоких, неизменно заносит меня на виражах. Ёб-с! Это уже я — головой в позолоченную ножку стола. Искры, искорки, искринки. Ножки, ножки с облупившейся позолотой. Прекрасные ножки. Остались от вас токмо рожки...

 
Владимир Сорокин «Теллурия»

1232-я чайная ложка

Николай разрезал пакет, вывалил норму на тарелку. Скомкав пакет, швырнул в мусорное ведро, достал из шкафа ложку, банку вишневого варенья, открыл, сел за стол.

Норма была старой, с почерневшими, потрескавшимися краями. Николай наклонил банку над тарелкой. Варенье полилось на норму.

Тесть в третий раз заглянул из коридора, вошел и, заложив худые руки за спину, покачал головой:
— Значит, вареньицем поливаем?

Николай прошелся тягучей струей по последнему темно-коричневому островку и поставил банку. Кирпичик нормы полностью покрылся вареньем. Вокруг него на тарелке расплывалась вишневая лужица, сморщенная ягода медленно сползала по торцу.

 
Владимир Сорокин «Норма»

1218-я чайная ложка

Эпоха Гутенберга завершилась полной победой электричества.

В нашем мире продолжают печатать только деньги. Даже марки почтовые ушли в небытие. А купюры — живы...

В отличие от книг, деньги плохо горят. Поэтому на них и не жарят.

 
Владимир Сорокин «Манарага»

1211-я чайная ложка

Когда белое наверху расступается, там появляется огненный шар, который всех палит. И в этом мире постоянно движется воздух. Иногда очень сильно. И от него всё вокруг начинает шевелиться. Это страшно! Впрочем, здесь всё страшно. И самое страшное — люди не лежат, а стоят. И быстро передвигаются на ногах по этому миру! Только на ногах! В людях нет покоя. Их вид пугает меня. Словно они постоянно что-то хотят и чем-то угрожают. На них какие-то куски чего-то, за которыми не видно тел.

Владимир Сорокин «Доктор Гарин»