...даже будучи зародышем, когда Оскар еще не стал Оскаром, игра с собственной пуповиной поочередно сулила мне то барабанные палочки, то рубцы Герберта, то при случае разверзающиеся кратеры дам помоложе и дам постарше, то безымянный палец и снова — начиная с поливалки младенца Иисуса мой собственный член, который я неизменно таскаю при себе как капризный символ моего бессилия и ограниченных возможностей.
Гюнтер Грасс «ЖЕСТЯНОЙ БАРАБАН»
Я помню русских только в детстве, когда они приезжали к нам в Будапешт за работой. Им было тогда трудно, их титаник «Постсоветская Россия» тонул. Мальчиком я услышал от одного пьяноватого русского что-то вроде исповеди. Он сравнивал русских с евреями: одних Бог лишил родины и рассеял по миру за то, что они распяли Христа, других — за то, что они распяли Человека. «Мы распяли в себе самих себя, распяли! — повторял он.— За это Россию засасывает черная дыра!»
Владимир Сорокин «Манарага»
Вместе с книгами распространялись идеи, а идеи, будь то светские или религиозные, всегда проблематичны. В 1469 г. папа Иннокентий VIII постановил, что все книги должны получать одобрение церкви, прежде чем их опубликуют; кроме того, с 1520-х гг. светские правители в Европе начали составлять списки запрещенных книг. Университеты, имевшие светское или церковное разрешение на книгоиздание, также старательно составляли собственные списки запрещенных книг: первый из них был издан в Сорбонне в 1544 г. и имел алфавитное расположение по имени автора; за ним вскоре последовали списки других университетов — от Лёвена в Нидерландах до Венеции и Португалии. Первое издание ватиканского «Указателя запрещенных книг» (Index librorum prohibitorum) вышло в 1559 г. и было санкционировано папой Павлом IV. «Указатель» был разделен на три части: полностью запрещенные авторы; авторы, у которых запрещены только отдельные произведения; и анонимные запрещенные труды.
Джудит Фландерс «Всему свое место»
...«дилемма Евтифрона», впервые ее изложил 2500 лет назад греческий философ Платон в диалоге «Евтифрон». Герой Платона, Сократ, задает юноше Евтифрону следующий вопрос: «Подумай вот о чем: благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?» Иначе говоря, мы расцениваем те или иные поступки как благочестивые потому, что богам нравятся эти поступки, или же богам нравятся эти поступки из-за присущего им благочестия? В современном монотеизме эта дилемма формулируется так же, как в политеизме древних греков: Бог принимает нравственные принципы, возникшие естественным образом и внешние по отношению к нему потому, что они целесообразны («благочестивы»), или эти нравственные принципы целесообразны только потому, что Бог называет их таковыми?
Майкл Шермер «Тайны мозга. Почему мы во всё верим»
