семьсот девносто восьмая чайная ложка

Эмерсон говорил: «Самостоятельный поступок — вот, что реже всего встречается в человеке». И это правда. Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения, наша жизнь — мимикрия, наши страсти — цитата.

I'm Thinking of Ending Things (2020)

семьсот девяносто четвертая чайная ложка

Тянется лесом дороженька пыльная,
Тихо и пусто вокруг.
Родина, выплакав слезы обильные,
Спит, и во сне, как рабыня бессильная,
Ждет неизведанных мук.

Вот задрожали березы плакучие
И встрепенулися вдруг,
Тени легли на дорогу сыпучую:
Что-то ползет, надвигается тучею,
Что-то наводит испуг...

С гордой осанкою, с лицами сытыми...
Ноги торчат в стременах.
Серую пыль поднимают копытами
И колеи оставляют изрытыми...
Все на холеных конях.

Нет им конца. Заостренными пиками
В солнечном свете пестрят.
Воздух наполнили песней и криками,
И огоньками звериными, дикими
Черные очи горят...

Прочь! Не тревожьте поддельным веселием
Мертвого, рабского сна.
Скоро порадуют вас новоселием,
Хлебом и солью, крестьянским изделием...
Крепче нажать стремена!

Скоро столкнется с звериными силами
Дело великой любви!
Скоро покроется поле могилами,
Синие пики обнимутся с вилами
И обагрятся в крови!

Осип Мандельштам, 1906

семьсот девяносто третья чайная ложка

Друг-художник живет в доме старой постройки в районе Воля. Некоторое время назад жильцы решили отремонтировать лестничную клетку. Пожилых и несовершеннолетних освободили от участия. Остальные разделили между собой задачи. Чистили, драили, сдирали старую краску. Долго скребли. Соскоблили ПНР и военную гарь и наконец дошли до слоев времен промышленной революции. Потом, при слабом свете лампочки, балансируя на коротконогих стремянках, клали новый грунт. Работали плечом к плечу. Никто не смотрел на часы. Не требовал вознаграждения.

И вот пришло время выбрать новый цвет. Впрочем, выбор был довольно ограниченный, поскольку специалист из департамента культурного наследия рекомендовал что-то между бежевым и сарептской горчицей. Поэтому рассматривался оттенок, который производитель назвал «Фокстротом в лунном свете», или «Карамельным свингом». И, похоже, карамельный свинг задел за живое соседку со второго этажа.
— На дерьмо похоже,— объявила она.
— Постойте,— ответил мой друг-художник.— Напомню, что мы выбираем краску, которая подходила бы к кафелю. Это охра.
— Ничего подобного! — стояла на своем пани со второго этажа.
— А вы Рембрандта когда-нибудь видели? — вскричал друг-художник.
— А вы говно видели?
— Тогда, может, «Щепотку корицы»? — кто-то примирительно помахал палитрой.
— Я не позволю оскорблять Рембрандта!
В этот момент сосед с четвертого этажа совершил камингаут.
— Я — дальтоник,— заявил он,— и считаю, что тут нужен зеленый или вишневый.
— Но цвет должен подходить к кафелю,— напомнил охранник с третьего этажа.
— Вот именно! — обрадовался дальтоник.

 
Марцин Виха «Как я разлюбил дизайн»

семьсот девяносто вторая чайная ложка

Больше всего ценился красный — «цвет цвета». В те времена умели находить множество оттенков этого совершенного цвета, используя красящие растения (например, марену) и животные вещества (кошениль). Помимо красного в одежде предпочитали белый и зеленый цвета. Желтый не отличали от золотого и употребляли очень умеренно. Голубой стал восприниматься как изысканный цвет только во времена правления Людовика Святого, а до этого он обычно предназначался для будничной одежды, так же как серый, черный, коричневый.

Вообще-то, в Средние века в цветах разбирались гораздо лучше, нежели в античную эпоху или в наше время. Каждый цвет оценивался по степени яркости. Красный, белый, желтый «излучали больше света» и поэтому считались самыми изысканными, а те краски, которые отсутствие технических знаний не позволяло сделать «светящимися», оставались в забвении. Это подтверждается семантическим исследованием, наглядно показывающем, что люди средневековья в голубом цвете видели безвкусную бледность, в сером — нечто грязное или неопределенное, в коричневом — слишком темный тон, в черном — мертвое, тяжелое отсутствие цвета как такового.

 
Мишель Пастуро «Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола»

семьсот девяносто первая чайная ложка

Пиво употреблялось лишь в некоторых областях: Фландрии, Артуа, Шампани, Северной и Центральной Англии. Там же, где его не производили, оно мало ценилось. <...> Сидр считался недостойным напитком в доме человека с нормальным достатком, он оставался уделом самых бедных крестьян Западной Франции.

Мишель Пастуро «Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола»