семьсот девяносто девятая чайная ложка

...любой цвет не существует сам по себе, он обретает смысл, «функционирует» в полную силу во всех аспектах — социальном, художественном, символическом — лишь в ассоциации, либо в противопоставлении с одним или несколькими другими цветами.

Мишель Пастуро «Черный: история цвета»

семьсот девносто восьмая чайная ложка

Эмерсон говорил: «Самостоятельный поступок — вот, что реже всего встречается в человеке». И это правда. Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения, наша жизнь — мимикрия, наши страсти — цитата.

I'm Thinking of Ending Things (2020)

семьсот девяносто четвертая чайная ложка

Тянется лесом дороженька пыльная,
Тихо и пусто вокруг.
Родина, выплакав слезы обильные,
Спит, и во сне, как рабыня бессильная,
Ждет неизведанных мук.

Вот задрожали березы плакучие
И встрепенулися вдруг,
Тени легли на дорогу сыпучую:
Что-то ползет, надвигается тучею,
Что-то наводит испуг...

С гордой осанкою, с лицами сытыми...
Ноги торчат в стременах.
Серую пыль поднимают копытами
И колеи оставляют изрытыми...
Все на холеных конях.

Нет им конца. Заостренными пиками
В солнечном свете пестрят.
Воздух наполнили песней и криками,
И огоньками звериными, дикими
Черные очи горят...

Прочь! Не тревожьте поддельным веселием
Мертвого, рабского сна.
Скоро порадуют вас новоселием,
Хлебом и солью, крестьянским изделием...
Крепче нажать стремена!

Скоро столкнется с звериными силами
Дело великой любви!
Скоро покроется поле могилами,
Синие пики обнимутся с вилами
И обагрятся в крови!

Осип Мандельштам, 1906

семьсот девяносто третья чайная ложка

Друг-художник живет в доме старой постройки в районе Воля. Некоторое время назад жильцы решили отремонтировать лестничную клетку. Пожилых и несовершеннолетних освободили от участия. Остальные разделили между собой задачи. Чистили, драили, сдирали старую краску. Долго скребли. Соскоблили ПНР и военную гарь и наконец дошли до слоев времен промышленной революции. Потом, при слабом свете лампочки, балансируя на коротконогих стремянках, клали новый грунт. Работали плечом к плечу. Никто не смотрел на часы. Не требовал вознаграждения.

И вот пришло время выбрать новый цвет. Впрочем, выбор был довольно ограниченный, поскольку специалист из департамента культурного наследия рекомендовал что-то между бежевым и сарептской горчицей. Поэтому рассматривался оттенок, который производитель назвал «Фокстротом в лунном свете», или «Карамельным свингом». И, похоже, карамельный свинг задел за живое соседку со второго этажа.
— На дерьмо похоже,— объявила она.
— Постойте,— ответил мой друг-художник.— Напомню, что мы выбираем краску, которая подходила бы к кафелю. Это охра.
— Ничего подобного! — стояла на своем пани со второго этажа.
— А вы Рембрандта когда-нибудь видели? — вскричал друг-художник.
— А вы говно видели?
— Тогда, может, «Щепотку корицы»? — кто-то примирительно помахал палитрой.
— Я не позволю оскорблять Рембрандта!
В этот момент сосед с четвертого этажа совершил камингаут.
— Я — дальтоник,— заявил он,— и считаю, что тут нужен зеленый или вишневый.
— Но цвет должен подходить к кафелю,— напомнил охранник с третьего этажа.
— Вот именно! — обрадовался дальтоник.

 
Марцин Виха «Как я разлюбил дизайн»