восемьсот шестая чайная ложка

...для некоторых абстракционистов (например, Мондриана или Миро) зеленый цвет не входит в число основных, не является цветом в полном смысле слова. Это совершенно новая идея, несовместимая с той ролью, какую зеленый цвет в течение долгих веков, если не тысячелетий традиционно выполнял в повседневной жизни общества и в культуре.

А вот черному пришлось ждать еще несколько десятилетий, прежде чем появился художник, который почти целиком посвятил ему свое творчество: Пьер Сулаж (род.1919). Начиная с 1950-х годов его главные выразительные средства — черная краска, нанесенная на полотно штукатурной лопаткой, и рисунок, который он прочерчивает на этой краске ножом. Принцип работы Сулажа имеет большое значение, ведь именно он определяет то, каким образом материя, нанесенная на холст, превращается в форму. На картине обычно доминирует черный, но его всегда сопровождают один или несколько других, менее резких цветов. Начиная с 1975 года Сулаж переходит от черного к «сверхчерному» — этот термин он придумал сам, чтобы дать представление о чем-то «запредельно черном». С этого времени большинство его полотен полностью покрыты исключительно черной краской, жженой слоновой костью; эту поверхность он обрабатывает щеткой и шпателем, чтобы придать ей текстуру, которая в зависимости от освещения создает разнообразнейшие световые эффекты и цветовые нюансы. Это не монохромия, а виртуозная моно-пигментарная техника, с помощью игры отражений создающая бесконечное множество световых образов, возникающих между зрителем и картиной.

 
Мишель Пастуро «Черный: история цвета»

восемьсот первая чайная ложка

Иногда между реальным цветом и цветом, фигурирующим в названии предмета, пролегает целая пропасть, а порой смысл названия выхолащивается, превращаясь в надпись на этикетке. Так, мы с незапамятных времен называем «белым вином» напиток, не имеющий никакого отношения к белому цвету.

Мишель Пастуро «Черный: история цвета»

семьсот девяносто девятая чайная ложка

...любой цвет не существует сам по себе, он обретает смысл, «функционирует» в полную силу во всех аспектах — социальном, художественном, символическом — лишь в ассоциации, либо в противопоставлении с одним или несколькими другими цветами.

Мишель Пастуро «Черный: история цвета»

семьсот девяносто третья чайная ложка

Друг-художник живет в доме старой постройки в районе Воля. Некоторое время назад жильцы решили отремонтировать лестничную клетку. Пожилых и несовершеннолетних освободили от участия. Остальные разделили между собой задачи. Чистили, драили, сдирали старую краску. Долго скребли. Соскоблили ПНР и военную гарь и наконец дошли до слоев времен промышленной революции. Потом, при слабом свете лампочки, балансируя на коротконогих стремянках, клали новый грунт. Работали плечом к плечу. Никто не смотрел на часы. Не требовал вознаграждения.

И вот пришло время выбрать новый цвет. Впрочем, выбор был довольно ограниченный, поскольку специалист из департамента культурного наследия рекомендовал что-то между бежевым и сарептской горчицей. Поэтому рассматривался оттенок, который производитель назвал «Фокстротом в лунном свете», или «Карамельным свингом». И, похоже, карамельный свинг задел за живое соседку со второго этажа.
— На дерьмо похоже,— объявила она.
— Постойте,— ответил мой друг-художник.— Напомню, что мы выбираем краску, которая подходила бы к кафелю. Это охра.
— Ничего подобного! — стояла на своем пани со второго этажа.
— А вы Рембрандта когда-нибудь видели? — вскричал друг-художник.
— А вы говно видели?
— Тогда, может, «Щепотку корицы»? — кто-то примирительно помахал палитрой.
— Я не позволю оскорблять Рембрандта!
В этот момент сосед с четвертого этажа совершил камингаут.
— Я — дальтоник,— заявил он,— и считаю, что тут нужен зеленый или вишневый.
— Но цвет должен подходить к кафелю,— напомнил охранник с третьего этажа.
— Вот именно! — обрадовался дальтоник.

 
Марцин Виха «Как я разлюбил дизайн»

семьсот девяносто вторая чайная ложка

Больше всего ценился красный — «цвет цвета». В те времена умели находить множество оттенков этого совершенного цвета, используя красящие растения (например, марену) и животные вещества (кошениль). Помимо красного в одежде предпочитали белый и зеленый цвета. Желтый не отличали от золотого и употребляли очень умеренно. Голубой стал восприниматься как изысканный цвет только во времена правления Людовика Святого, а до этого он обычно предназначался для будничной одежды, так же как серый, черный, коричневый.

Вообще-то, в Средние века в цветах разбирались гораздо лучше, нежели в античную эпоху или в наше время. Каждый цвет оценивался по степени яркости. Красный, белый, желтый «излучали больше света» и поэтому считались самыми изысканными, а те краски, которые отсутствие технических знаний не позволяло сделать «светящимися», оставались в забвении. Это подтверждается семантическим исследованием, наглядно показывающем, что люди средневековья в голубом цвете видели безвкусную бледность, в сером — нечто грязное или неопределенное, в коричневом — слишком темный тон, в черном — мертвое, тяжелое отсутствие цвета как такового.

 
Мишель Пастуро «Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола»